От резкой боли Гырга отчаянно взвизгнул, развернулся и клацнул зубами возле самой решетки. Я был для него недосягаем, продолжая затягивать на длинном хвосте тугой узел. Гырга оторопел и буквально сошел с ума от ярости, он ринулся на решетку, намереваясь сломать ее грудью, но не тут-то было. Пес издал дикий вой. Привлеченные им демоны в волнении вскочили на ноги и поспешили Гырге на подмогу.

– Эй, – ткнул в меня пальцем Рурк, – ты чего делаешь? А ну-ка пусти его…

– Ага, счас, уже отпустил, – расхохотался я ему в харю – скорее от страха и возбуждения, а вовсе не для того, чтобы разозлить демона.

Глядя единственным глазом на перекосившиеся от изумления морды тюремщиков, я внезапно ощутил, как растворяются чары Заклинателя и укрепляется моя почти утраченная воля.

– Ты чего, а?! – Смуга расплющил гнусную морду о решетку и потянулся ко мне когтистой пятерней. – Я тебя достану, человечек!

– На-ка выкуси, дружок! – Мой плевок угодил ему в левый глаз, и он взвыл, продолжая шарить лапой по клетке…

– Ах ты плеваться! – взревел Смута. – Ну я тебе сейчас покажу!

Пальцы его долгое время хватали пустоту, потом он внезапно понял, что меня не достать, вцепился в хвост пса у самого основания и потянул его на себя…

Обезумевший от боли Гырга тут же тяпнул его за кривые пальцы, отчего Смуга бешено заорал и ударил пса кулаком по голове. Тот взвыл еще громче и куснул обидчика в живот. Через мгновение между псом и демоном затеялась настоящая драка. Движения Гырги были в значительной степени скованы привязанным к решетке хвостом, а потому действовал он недостаточно эффективно. Зато Смуга осыпал его ударами могучих кулаков – все больше попадало по голове и крепким бокам. Распаленный побоями и яростной болью в прищемленном хвосте, Гырга наконец взревел и рванулся так, что закрепленная в камне решетка подалась, сверху посыпались куски горной породы.

– Эй! – предостерегающе крикнул Рурк, но было уже поздно.

Второй рывок пса выбил решетку, она врезалась в стоявшего рядом демона и опрокинула его на песок. Гырга стремительно помчался на Рурка, клацая челюстями, с которых лилась желтая пена. За псом летела решетка и бежал я, все еще сжимая завязанный в узел хвост.

Увидев, что пес впал в неистовство, Рурк испугался и вжался в стену. Гырга прыгнул и вцепился ему в горло с яростным рычанием. Я отшвырнул решетку и рванул в боковой проход. Хорошо хоть ноги мои были в порядке. Я несся вперед со всей возможной скоростью, ничего не различая вокруг.

Из Смуги решетка, похоже, напрочь вышибла дух, несмотря на его бронированное тело, а Рурк еще некоторое время будет занят борьбой со свихнувшимся от боли Гыргой. Позади раздавались яростный рык и бешеные крики покусанного Рурка. И все же следовало спешить. Я должен убежать достаточно далеко и найти убежище, где смогу укрыться от преследователей. Сердце мое колотилось возле самого горла и готово было выпрыгнуть из груди от переполнявшего мою душу восторга – я все-таки вырвался.

«Мой план воплотился в жизнь. Туки-тук-тук. Я – свободен. Туки-тук-тук. Я – настоящий гений. Туки-тук-тук. Теперь в этом не остается никаких сомнений. Туки-тук-тук. Гений, способный разрешить самую неразрешимую задачу».

В это мгновение впереди я услышал фальшивый свист и, не успев затормозить, налетел на тачку и толкавшего ее почти незаметного за горой разнообразной провизии карлика. При виде меня он охнул, издал протяжный вопль и припустил прочь по коридору, размахивая длиннющими руками, а я схватил с тачки краюху хлеба и кинулся в боковой проход.

Я бежал стремительно, кусал на ходу хлеб и кашлял оттого, что крошки попадали не в то горло. Коридоры Нижних Пределов сплетались в причудливый лабиринт, я сворачивал то вправо, то влево и, должно быть, бегал по кругу, потому что вскоре снова столкнулся с карликом. Мы выбежали из противоположных коридоров и на ходу сшиблись. Карлик тут же в ужасе вскинул одну руку, сложил пальцы причудливым образом и, пробормотав что-то, осел в глубоком обмороке.

Все произошло настолько стремительно, что я не успел никак отреагировать на его магический жест. Да и что я мог сделать против колдовства? Песок под моими ногами вдруг стал осыпаться, я почувствовал, что теряю равновесие, отбросил краюху хлеба и через мгновение, предприняв попытку уцепиться за каменистый край и ободрав пальцы об острые камни, полетел в пропасть…

Я приступаю к мозговедческому лечению юного принца дома Вейньет, страдающего несомненным маниакальным расстройством, – Дарта Вейньета. Что же делаю я? Я уверяю его, что, закрыв глаза, он увидит картины или вспомнит мысли, о которых он и должен мне рассказать. В его воспоминаниях образно всплывает последнее впечатление до его прихода ко мне. Он играл с герцогом Лютером в «избиение крестьян» и видит теперь перед собою их побитые скорбные лица. Потом видит вдруг кинжал – он принадлежит его отцу. Затем на доске появляется сначала серп, а за ним и коса; он видит старого крестьянина, который косит траву на лужайке перед их отдаленной усадьбой. Через несколько дней мне удалось разъяснить последовательность этих образов. Возбужденное состояние его объясняется неблагоприятными семейными условиями: жестокостью и вспыльчивостью отца, жившего не в ладах с женщинами и не знавшего никаких педагогических средств, кроме угроз; развод отца с доброй и ласковой матерью; вторая женитьба отца, который в один прекрасный день привел в дом молодую жену, «новую маму». Через несколько дней после этого и проявилась болезнь принца. В прозрачные намеки превратила эти образы подавленная злоба по отношению к отцу. Материалом послужили воспоминания из белирианской мифологии. Серпом Зевес кастрировал отца, коса и старик изображают Хроноса, могучего титана, который пожрал своих детей и которому так не по-сыновнему отомстил Зевес. Женитьба отца послужила для мальчика поводом обратить на него те упреки и угрозы, которые он слышал от него (игра в «избиение крестьян»; вещи, которых делать не следует; кинжал, которым можно убить). Здесь в сознание проникают давно оттесненные воспоминания и их оставшиеся бессознательными слезы: они проскальзывают по обходным путям под маской мнимо бессмысленных образов. Одержимый маниакальной жаждой власти и убийств тех, кто кажется ему «отъявленными мерзавцами», юный принц Дарт Вейньет считает себя абсолютно нормальным, а между тем личность его глубоко искажена. Я бы сказал, что он намного опаснее своих братьев, страдающих всего лишь различными степенями некоторых нервных расстройств…

Подлинный отрывок из объемного, полного странных сентенций труда младшего придворного доктора Зикмунда Фрейда «Мозговедение принцев дома Вейньет», проливающего свет на то, насколько он сам был тяжело болен

ГЛАВА ВТОРАЯ

В ней много говорится об отъявленных мерзавцах, а также вспоминается прекрасная пора детства и не слишком прекрасная пора преступной юности

Пока я летел в пропасть, перед моим мысленным взором в одно мгновение пронеслась вся моя жизнь. Говорят, так бывает, когда находишься на краю гибели. Мысли твои вдруг растягиваются, словно какая-нибудь приторная восточная сладость – и прошлое предстает зримым и ясным настолько, будто ты проживаешь всю жизнь заново. Взлеты и падения, неблаговидные поступки, великие свершения. Ты ощущаешь стыд и гордость, тебя обуревает необыкновенное возбуждение и убаюкивает стремительно надвигающийся вечный покой.

Я вспомнил детство. Шумные королевские пиры, где придворные и гости двора, перепиваясь, валились под стол. Суровые наставления отца, его бешеный хохот и неуемную ярость. Ласку и любовь так рано ушедшей из жизни матери.

Ее совершенный образ всегда напоминает мне о том, что женщина – создание почти идеальное. Если бы некоторые дамы впоследствии не дали мне понять, что в женщине имеется великое множество изъянов и Создатель, наверное, пребывал в глубоком творческом кризисе, когда создавал женщину именно такой, наверное, я и по сию пору был бы очарован этими во многом парадоксальными и непростыми существами.