– Эй, Джон! Стой! Стой, тебе говорят!
Бегущий вздрогнул, вжал голову в плечи и размашисто прыгнул в кстати подвернувшийся боковой проход – гремя содержимым карманов, брякнулся о землю, сноровисто пополз в темноту, и если бы не спрыгнувший следом Жак, так бы и исчез навеки в лабиринтах подземелий.
– Поликарпыч! – радостно воскликнула Жужу Цуцулькевич.
– Сироту обижают! На мудроту руку подняли! Ухватили старичка безобидного, норовят сгноить в подвалах каменных! – злобно, но отчетливо причитал ползущий.
– Прекрати, Джон! Нашел, где в своей «жабе» упражняться! – осуждающе басил Леклер, волоча цепляющегося за что только возможно господина Мозгового. – Отпусти шпалу, слышишь? Джон, это я – Жак.
Взъерошенный, перепачканный в пыли и прочей подземной дряни, разносчик мудроты опасливо поднял голову и огляделся: прямо перед ним стояла сияющая Жужу.
– Благодетельница! Заступница! – жалобно насколько возможно заголосил Поликарпыч. – Не оставь сироту вниманием! Нет ли у тебя, например, теплых малоношеных вещей?
27
В тоннель Джона Поликарповича привели поиски старцев, бежавших с добычей из универсального магазина «Бэнки». Мозговой вполне обоснованно полагал, что его ушлые подопечные постараются распорядиться покраденным добром по собственному разумению, презрев коллектив краболовецкой артели, – «пропьют, окаянные, о сиротах вовсе не думая! вот ведь научил мудроте на свою голову!». Разбазаривания потенциально полезного имущества набольший старец допустить никак не мог и озаботился пресечь, а также примерно наказать беглецов, то есть лишить на три, а то, может и даже на пять дней прелести вкушения высококалорийного кефира. Для достижения святой цели возвращения блудных старцев, а также для профилактики возможных волнений в среде артельщиков, он выступил на поиски, причем в полном одиночестве, хотя двенадцатилетний старец Менахем и набивался активно в сопровождающие.
Мозговому были ведомы все хитроумные укромы, которыми пользовались простодушные старцы, и в первой же ухоронке он с негодованием обнаружил заначку табачного листа, которую тут же хозяйственно перепрятал в другое место; но сами старцы все не находились. И тут на пути Джону Поликарповичу попался открытый люк – люк располагался среди кустиков на небольшом холмике и рядом в полной отключке лежал господин в синем комбинезоне. Старец издали объявил лежащего благодетелем и спросил, достаточно ли тот зажиточен, чтобы оказать посильную материальную помощь артели, но ответа не дождался. Не понимая, как можно столь откровенно пренебрегать обездоленными сиротами, господин Мозговой подошел ближе и обратился к господину с длинной разъяснительной речью, в которой обстоятельно, с подробностями перечислил многочисленные невзгоды, выпавшие на его долю, особо задержавшись на недавнем эпизоде с водворением в узилище, «где все-все отобрали у сиротинушки! ничего не оставили! в чем есть на улицу выгнали! помогите чем можете!» Господин по-прежнему безмолвствовал; тогда вознегодовавший Мозговой приблизился к нему на расстояние вытянутой руки и ткнул пальцем в плечо. Когда и это не повлекло за собой никакой реакции, отчаянный старец нагнулся и увидел, что лежащий пребывает в глубоком умственном клинче и полностью прервал отношения с окружающим миром. Проявив присущую ему мудроту, Поликарпыч содрал с господина комбинезон, который тут же натянул поверх костюма, а также взял в пользование множество других нужных вещей, в том числе и хорошие, малоношеные ботинки. Затем внимание старца привлек люк. Люк вел в недра земли. Было ясно, что беглые старцы купно с имуществом сокрылись именно там и теперь в свое удовольствие втихаря пользуются похищенными товарами народного потребления. Джон Поликарпович Мозговой, кипя праведным гневом, последовал за ними по узкой металлической лесенке.
Тут мы и столкнулись.
Люлю некоторое время юмористически разглядывал постепенно приходящего в себя старца: Мозговой перегруппировал мышцы лица, в результате чего из потрясенного переживаниями, преследуемого и даже давимого транспортом страдальца превратился в привычного мне хитроватого яурэя – даже пейсы разгладились – зыркающего по сторонам в поисках приложения мудроты. Унизанные перстнями пальцы рук Поликарпыч, впрочем, на всякий случай держал в карманах великоватого ему комбинезона. Будучи водворен на платформу, он принялся разглядывать нас, а главное – ящики с любопытством опытного собственника.
– Эко диво! – покрутил головой Люлю.
Опасливо бормоча «чего? чего? старичка всякий обидеть норовит!», Мозговой на всякий случай пересел от него подальше, а увидев меня, просветлел лицом и окончательно воспрял духом; поерзал задом, придвинулся и спросил тихо:
– Интересуюсь знать, благодетель, в порядке ли вы содержите новую пару из сюртука с брюками да пейсы ненадеванные, которые неимущий сиротинушка ссудил вам во временное пользование и с непременным возвратом? – И тут же безо всякого перерыва стырил пустой магазин от «калико», валявшийся неподалеку. Очень нужная в хозяйстве вещь, если задуматься.
Так, вынужденно пополнив наши ряды беспокойным старцем, мы вышли на финишную прямую: впереди, под Тумпстауном, была главная база «И Пэна». Именно там, по словам Шоколадки, и располагался главный центр «контроля над жизнью», как это называл шалунишка Вайпер.
Здесь нашего появления ждали: перед станцией тоннель делал крутой поворот и стоило платформе на малой скорости высунуться из-за него, как по ней ударило сразу несколько крупнокалиберных стволов. Тальберг сдал назад, а Джон Поликарпович при первых же выстрелах в мгновение ока умело применил в противоположном опасности направлении верный прием – «жабу, падающую в тину осеннего пруда».
– Ну что же… – философски заметил Шоколадка, когда все мы спешились за платформой. – Мыслю так, что эти остолопы не нужны нам даже для опытов. Поэтому попрощайтесь со старушкой, – хлопнул он рукой по борту платформы. – Дальше пойдем пешком.
Последующие минуты прошла в соединении всей наличной взрывчатки проводами и втыкании в нее детонаторов; потом Люлю кивнул Тальбергу, тот установил рычаг скорости на малый ход, зафиксировал его в таком положении ремнем и спрыгнул, гремя многочисленным вооружением, к нам – а платформа сама по себе неторопливо поехала к станции.
– Сколько добра зазря пропадает, сколько добра… – раздалось сзади, из темноты горестное стенание разгадавшего наш замысел Поликарпыча. – Не хозяйственные вы, благодетели, не рачительные, нет у вас мудроты…
На станции между тем вовсю гремели выстрелы, бухнула также пара гранатных взрывов: защитники последнего оплота «И Пэна» вовсю уничтожали наш импровизированный брандер. Но тут осторожно выглядывавший из-за угла Юллиус махнул рукой, и Люлю с мстительным выражением лица активировал взрыватель.
Все предыдущие наши подземные подвиги показались рядом с этим сущей безделицей: громыхнуло так, что я не устоял на ногах и шлепнулся на пол; рядом рухнула мадам Цуцулькевич, Люлю и Тальберг присели, и лишь великолепный Леклер стоял как Атлант, прикрывая голову рукой от падающих сверху камешков. Свет мигнул и погас; потом загорелся более тусклый, аварийный.
Конечная станция «Тумпстаун» предстала перед нами в виде потрясающих по драматичности руин: все, что могло сломаться – сломалось, что могло рухнуть, – рухнуло, обвалилась также часть стены и потолка, похоронив под собой очередного «кентавра».
Пробираясь через обломки и перешагивая через торчащие из-под них руки и ноги, – к моменту нашего победоносного появления на станции скопилось порядочно клонов – наше маленькое войско выбралось наконец на место, разрушенное менее прочих. Леклер, пыхтя, отодвинул в сторону среднего размера металлический контейнер, закрывавший доступ к единственной оставшейся в пределах досягаемости двери, – и в дверь стало возможно протиснуться боком, в том числе и Жаку. Не спеша, по одному, мы просочились в длинный полутемный коридор (там горели красноватые аварийные лампы) и двинулись по нему вперед.