«Узел в воздухе, – доложил педантичный Серго. – Ждем команды!»

Угу…

Александр понял, что старается оттянуть этот момент. Разумеется, он не боялся ответственности. Просто стало неуютно от мысли, что вся история человечества переломится в одно мгновение и возврата уже не будет.

Поздновато спохватился, одернул он себя, раньше надо было об этом думать, лет эдак на двадцать… Чего он, собственно, опасается? Неудачи? Удача их ждет или нет, выяснится не ранее чем через полвека… Катастрофического развития событий? «Хорька в курятнике»?! Вот это точно… Именно хорька, и именно в курятнике…

«Шура, ты часом не уснул?»

Сейчас, сейчас…

Александр помотал головой, будто отгоняя непрошеное видение. С силой провел ладонью по лицу и… запустил на орбиту дивный новый мир!

Купаться, значит, здесь нельзя? Это еще почему? Тут не хуже, чем на пляже! И вообще, все наоборот: здесь так удобно нырять. Глубоко. Вода прозрачная, как стеклышко. На дне песок и ни единого камушка. Нет, все-таки странные запреты порой придумывают эти взрослые…

Джонни легонько, пальцами загорелых, исцарапанных на прибрежных откосах ног оттолкнулся от кромки скалы и красиво, по дуге вошел в зеленоватую, насквозь прогретую воду. Притаившаяся в подводном гроте мурена выскользнула из своего укрытия, чтобы вцепиться кривыми зубами в оливковое мальчишечье плечо. Джонни заметил ее. Отчаянно дрыгая ногами, он устремился к поверхности. Воздуха не хватало, еще чуть-чуть – и он разомкнет плотно сжатые губы, чтобы вдохнуть эту прозрачную, совсем не враждебную среду…

Патрульный тритон заметил мурену. Скрытная хищница, вопреки обычной поведенческой схеме, покинула свое убежище и устремилась… Тритон взрыхлил мощными плавниками воду. Времени оставалось в обрез. Сенсоры механорга показывали, что мальчик запаниковал и вот-вот наглотается морской воды. Даже сверхбыстрый тритон мог прибыть к месту происшествия слишком поздно… Но что-то вдруг изменилось. Обыкновенный механорг из океанского патруля словно обрел дополнительный интеллект. Оказывается, чтобы отсечь маленького человека от ополоумевшей хищницы, оставив ее при этом в живых, нужно двигаться совсем по другой, экономной траектории!

Хищница обиженно завертелась. Где же добыча?!

А «добыча», повизгивая от восторга, восседала на теплой и чуть шершавой спине невиданного существа. Тритон мчался к пирсу, где сорванцу уже готовилась трогательная встреча.

Она была совершенно одна в этом безлюдном месте. Переступая ладными, обнаженными по самое некуда ножками через узловатые корни, чуть пританцовывая на ходу, девушка не оглядываясь углублялась в чащу. Словно дразня его… Да, да, она провоцировала его. Делала вид, что не замечает крадущегося за нею… Точно так же, как делали до нее другие… Они проходили мимо, не удостаивая его даже мимолетным взглядом, но он знал, что это лишь обыкновенное женское притворство; что все они до единой желали быть настигнутыми, брошенными на землю, втоптанными в грязь грубым, безжалостным животным… Мужчиной!

Ну что ж, милая, тебя никто не зазывал в этот лесок…

Мужчина облизнул пересохшие от возбуждения губы, вынул из кармана нож и в два бесшумных прыжка настиг девушку, беззаботно любовавшуюся пятнами солнечного света на узорчатой листве. Но вдруг вскрикнул, выронил нож и схватился за шею. Заслышав шум, девушка недоуменно оглянулась.

После она рассказывала охающим и ахающим подружкам, как огромная черная птица вдруг опустилась на странного незнакомца, который давно шел за нею, Хари, «видимо стесняясь познакомиться». Птица в один миг опутала этого чудака какими-то клейкими нитями, тяжко забила исполинскими крыльями и канула в полуденную синеву, унося безжизненное тело, словно гриф ягненка.

Эриния держала курс строго на юго-запад, туда, где располагался региональный центр психиатрической реабилитации. У «страж-птицы» был законный повод гордиться собой. Много месяцев она выслеживала чудовище, но чудовище знало об этом и тщательно скрывало свои следы. Слишком много запахов источал тропический лес, чтобы можно было с уверенностью проследить быстро рассеивающуюся цепочку феромонов, оставляемую в воздухе человеком, который был страшнее любого хищника. Но сегодня все изменилось: в голографической памяти эринии сама собой вдруг возникла новая и чрезвычайно точная биохимическая модель обследуемого ландшафта.

Отворив дверь, Николай Иванович понял, что уже не сможет осуществить задуманное. С некоторых пор он носил с собой ампулу с цианом, а сегодня почти решился, вздумав напоследок взглянуть на родной НИИ, порога которого не переступал почти сорок лет, на самом взлете научной карьеры оказавшись не у дел. Впрочем, как и большинство коллег. Собственно, от института остался лишь административный корпус, да и то основательно перестроенный и переоборудованный. Но все равно, сохранился в этих стенах неуловимый отзвук прошлого. Отзвук Больших Открытий, как сказал бы Владька Греков, скончавшийся от рака то ли пятнадцать, то ли уже все двадцать лет назад.

Ах, Владька, Владька, как же тебя не хватает…

Дрогнувшей рукой Николай Иванович вынул смятый носовой платок и отер лицо, пытаясь сквозь затуманившиеся контактные линзы разглядеть вестибюль.

И откуда столько влаги?.. На улице мороз, а я потный, как боров…

В гулком, залитом холодным, немигающим светом криптона вестибюле маялся еще кто-то, нетерпеливо постукивая тростью.

Знакомой, кстати, тростью…

Вглядевшись, Николай Иванович попятился к выходу. Но не успел.

– Коля… Синицын!

Николай Иванович обреченно выдохнул и шагнул навстречу ковыляющей фигуре.

– Привет, старина! Вот уж не ожидал, что ты заглянешь!

– Здравствуй, Семен, – неохотно пробормотал Николай Иванович. – Так это твоих рук дело?

– Ну-у, без меня не обошлось, – самодовольно ухмыльнулся Кирсанов. – Пришел я в этот их Совет и говорю: давайте восстановим наш НИИ! Ведь когда-то даже ЦРУ им шибко интересовалось… Они, правда, советчики-то нынешние, насчет ЦРУ не очень поверили, но ответ дачи сразу: а давайте, говорят, только кто в нем будет работать? А я им: как кто? Соберу старичков, кто еще жив. Тем более что старички сейчас в полном порядке – при титановых зубах и прочих протезах… Полвека еще проскрипим, ежели любимым делом будем заниматься! Короче, уговорил. И вот – видишь!

– Вижу, – кивнул Николай Иванович.

Ничего он не видел.

– Э-эх ты, кандидат технических наук Синицын, – без всякой издевки покачал сединами давний научный противник. – Вот как поднимешься в свою двухсотку, тогда увидишь!

– В двухсотку?! – жалко пробормотал Николай Иванович, рука его невольно скользнула в карман пальто и сжала заветную ампулу.

– Ага, проняло…

Кирсанов вдруг обнял за шею бывшего недруга и прижался морщинистым лбом к такому же изборожденному, словно марсианская Долина Маринера, до которой они так и не добрались тогда, в начале 90-х минувшего века, лбу.

– Ничего, ничего, старина… Не стесняйся слез. Мы дожили, мы вернулись… Жаль, что Владька недотянул…

– Постой! – Николай Иванович отстранился. – Постой! Они, значит, нам тут Дом неюного техника устроили?! Дескать, чем бы престарелое дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось… Так, что ли?.. Ведь космонавтику закрыли, Семен. Начисто!

– Пилотируемую, Николай, закрыли – это верно, – ничуть не смутясь, ответил Кирсанов. – Но мы-то с тобой беспилотной занимались! Понял?

– Ну, – недоверчиво выдавил Николай Иванович.

– Баранки гну, старая ты калоша! Ты что, новости МСФ не слушаешь?! Принято решение о терраформировании Марса! Это огромный проект, всепланетный! И нашему скромному НИИ в нем отводится важнейший участок!..

Кирсанова понесло. Уж не вообразил ли старый хрыч, что он опять институтский парторг, а катээн Синицын – комсомолец, которому надо спешно вправить мозги по партийной линии?